Лестница скрипела под ним, когда он под прицелом нескольких автоматов выбирался наружу; стонала так, словно едва выдерживала его бараний вес. Деревяшка с перекладинами была во много раз живее его, поскольку чувствовала, наверное, не тяжесть на душе бандита, а шлаки, которыми она была забита до отказа.

«Правда делает свободным» [15] . Хороший девиз. Он, наверное, даже знал, как это пишется. Он верил в него и надеялся. Но его брали не парни из ЦРУ, и он вылезал не из подвала дома в Калифорнии.

Игорь Мельников не жалел, что его придется убить, думал немного о другом, что сделать это ему будет трудно: устроит ли он небольшой спектакль и грохнет его при попытке к бегству, выстрелит ли в упор и не отводя глаз.

Он был жалок, но не стал от этого менее ядовитым. Отпущенный гаденыш обязательно вырастает в гадюку. Больше того: он постарается ужалить в том месте, где был некогда отпущен.

Тяжелая работа, но делать ее необходимо. Даже не потому, что этот выродок все равно пропадет либо в результате криминальных разборок, либо будет убит своими за связь с федеральными силами. «С нашим продажным судом, – думал Миротворец, – просто нет другого выхода». Он знал, что отправленных в следственный изолятор «Чернокозово» боевиков рано или поздно выкупают родственники. Что оперативная информация, гласящая, что человек – бандит и руки у него по локоть в крови, на официальном уровне не стоит ровным счетом ничего: за что его арестовывать, когда при обыске в присутствии прокурора у него дома не нашли ни одного патрона. Потому самый действенный способ чеченской войны – уничтожать боевиков под покровом ночи. «С беззаконием можно бороться только беззаконными способами». Ночью, точечно, хирургически. И боевики, где бы они ни скрывались – в горах ли, дома ли, нигде не чувствуют себя в безопасности. Они знают статистику: половина из тех, что пропадает в Чечне, – это дело рук подразделений спецназа, ориентированных на поиск и уничтожение боевиков. А поиск – вещь масштабная, она распространяется и на ущелья, и на поселки, и на крупные города.

– Покажи, что у тебя в подвале.

Ответ «ничего нет» застрял в горле малолетнего бандита, когда он в очередной раз встретился с холодным взглядом командира спецназа: бритого под ноль, скуластого, с тонкими выгоревшими бровями. Зеленоватая бандана, снятая с головы, была повязана на груди на манер пионерского галстука. Бойскаут.

Миротворец пресек попытку чеченца первым спуститься в подвал, он поджидал его внизу, глядя на его неуверенные движения: босая нога один раз не попала на ступеньку, второй. Спустившись, он встал у лестницы, держась за нее рукой.

Подвал глубокий и сырой, таких Миротворец видел здесь десятки. Некоторые из них носили следы содержания пленных, в них были предусмотрены металлические скобы, трубы, арматура, торчащая из бетона, – в общем, все, за что можно приковать пленника. Некоторые подвалы были «двухкомнатными»: в одном помещении соленья, овощи, вино, в другом, скрытом, – заживо гнили узники.

Мельников сбросил с полки пластиковую бутылку с водой. Посветив фонариком в лицо бандита, бросил короткое:

– Подними.

В одной руке фонарик, в другой – армейский «стечкин».

Он стоял вполоборота к своей жертве, видел согнувшуюся спину, походившую на огромный горб карлика. Луч фонарика скользнул со спины на заросший и ощетинившийся, как у гиены, затылок…

Миротворец бросил мимолетный взгляд наверх и в прямоугольнике лаза увидел ноги своего бойца. Тот знал, что произойдет вскоре; нетрудно представить его лицо: не каменное, но напряженное, едва заметное покачивание его головы – не осуждающее командира, а вроде как от безысходности; шевеление его губ, проклинающих свою работу.

Скоро все закончится, но не забудется. За обедом взгляды бойцов будут сосредоточены на куске хлеба, который придется часто запивать водой, на чашке с тушеной картошкой. Отходняк придет, вернется и нормальное общение, а душу еще какое-то время будет терзать этот заросший затылок.

«Бах! Мозги по всему подвалу. Ничего не чувствую».

Неправда? Бравада?

Нет, все правда. И мозги по всему подвалу, и особых чувств нет. Просто тяжело на сердце. Как еще это объяснить?

Чеченец уже взял бутылку с водой и начал привставать. Миротворец приподнял ствол пистолета и нажал на спусковой крючок.

«Человека убить, как два пальца…»

И это правда.

«Бах!..»

Миротворец выбрался из подвала с прикуренной сигаретой и кивнул бойцам:

– Пропылесосьте там.

Труп засунули в мешок из плотного полиэтилена, подняли наверх и в темпе дотащили до БРДМ, стоящей в километре от окраины села. Положив его на броню, бойцы расселись на резиновых ковриках. Мельников отдал команду механику-водителю трогаться. В этот раз он не стал забираться внутрь разведывательно-дозорной машины, а остался с тремя товарищами на броне. Выбрав удобное место у быстрого ручейка, груз сняли с машины, положили в каменистый приямок и завалили камнями.

Вот и еще один представитель чеченского общества прошел через сито спецназа, общества, которое не устает жаловаться на зачистки и пропажу родственников. «Но это же не просто так, – как-то заметил Миротворец. – Пропадают уроды, которых необходимо уничтожать, вычищать».

В районе, где действовала РДГ Миротворца, было порядка 150 боевиков, по 10 – 15 человек в банде. Их бойцы спецназа успешно выявляли и уничтожали. Передвигались разведывательно-диверсионные группы скрытно, иногда на БРДМ. Порой объединялись – если того требовала оперативная обстановка на том или ином участке – и долбили боевиков сообща.

Отходняк, о котором с тяжелым сердцем подумал Мельников, явился неожиданно быстро, словно его позвали: со стуком, когда последний камень упал на могилу бандита. Что ни говори, дышать стало легче. И ночной горный воздух, к которому привыкли бойцы, стал вроде бы свежее.

30

В два часа дня Ротвейлер и Миротворец растянулись на сухих нарах; доски разобранного пола клали крашеной стороной вниз. Все необходимые инструменты нашлись среди брошенной рухляди: поржавевшая, но вполне пригодная ножовка, клещи, молоток; вынутые из досок гвозди распрямляли на куске рельса. Хоть и скрытая, но жизнь в этом убогом уголке налаживалась.

Нашлась даже стальная буржуйка. Очистив ее от ржавчины и поправив покосившуюся дверцу, ее установили в углу – точно под вентиляционным отверстием – и асбестовой трубой соединили его с печкой.

Дров – немерено. Забор хоть и повалившийся, но для топки вполне пригодный.

«Повезет тем, – вздохнул уставший Ротвейлер, – кто однажды с наступлением темноты затопит здесь печку». Будут весело трещать дрова, а огонь – пробиваться через щели в дверце и освещать довольные лица разведчиков.

Завтракать не пришлось, и Миротворец с Ротвейлером наверстывали упущенное за обедом. Хлеб, сало, тушенка, галеты, горячий чай – что еще нужно бойцу после тяжелого дня? Дня, который принес удовлетворение и оставил блаженный отпечаток на лицах спецназовцев.

Миротворец вспомнил, как строил с двумя товарищами землянку: рыли котлован, укладывали упорные бревна и лежни, устанавливали стойки, закрепляли прогон и по нему и лежням укладывали стропила и жерди, устраивали вентиляционный канал, на жердевое покрытие наваливали ветки, солому, глину и слой грунта. Порой ловил себя на мысли, что на дворе не начало нового века, а далекие фронтовые годы.

Но это в начале службы, а когда Мельников в составе подразделения спецназа совершил свой первый ночной рейд и открыл счет убитых им «духов», как-то позабылись первые месяцы службы, а с ними и сержанты – настоящие инструкторы, как Ротвейлер, Упырь, Рудгер, Граф Дракула. Они никогда не «быковали», не издевались, а учили солдат тяжелому ремеслу.

Сыто рыгнув, Ротвейлер поделился с Миротворцем радостью:

– Хорошо, что нас не послали обустраивать базу номер четыре.

– А где она, напомни.