С начала июля по конец октября прошлого года он проходил курс по диверсионно-террористической подготовке в учебном центре Шамиля Басаева, скрытого в районе Ведено. До конца ноября поучаствовал в нескольких спецоперациях против федеральных сил в качестве снайпера. Вернувшись домой, поступил в распоряжение Хамзата Тенишева, который вместе со своей «супругой» Аллой налаживал связи в орском погранотряде. А когда в начале марта в Самару прибыла группа Адлана Магомедова, с которым Батерский познакомился еще на базе Басаева, окончательно сблизился с ним.

О своем попутчике Игорь сообщил товарищам неопределенно: солдат, земляк.

– Самарский? – спросил Тенишев, когда они вышли в тамбур и закурили.

Батерский чуть помедлил с ответом.

– Из школы снайперов. – Сплюнув на пол, отчего-то перешел на шепот, хотя в тамбуре они были одни: – Гаденыш! Рассказывал, как наших валил на стажировке.

Такого шанса Тенишев упустить не мог. Он машинально подергал ручку двери: под любым предлогом привести снайпера, кончить его и выбросить труп. Собственно, он уже труп – в этом чеченец не усомнился ни на мгновение.

Перед его глазами по непонятной причине предстал старый казах, который прохаживался по перрону орского вокзала и волок за собой, предлагая купить, несколько чернобурок. Пушистые шкурки, казавшиеся живыми еще зверьками. Их длинные хвосты подметали перрон, но казаху, видно, было плевать на это. Либо он был уверен, что все равно продаст их, либо уже давно отчаялся заработать и ежедневно, как на смену, выходил на вокзал. Своеобразный досуг.

Дверь оказалась закрыта.

– Куда он едет? – спросил Тенишев.

– Говорит, в учебный центр спецназа. Это в Борском районе. Ему еще больше года лямку тянуть.

– Его будут встречать на станции? – продолжал спрашивать Хамзат.

Невидимая ладонь все теснее сжимала горло Батерского. Но трудно дышать стало от избытка адреналина, который усилившимся паводком начал переполнять вены. Еще ничего не произошло, никакого реального плана в голове – даже простого убийства сержанта. А дышать, тем не менее, становилось все труднее.

Может, это называлось предчувствием или предвкушением, может, по-другому, но Батерский точно знал, что вскоре его захватит куда более мощная волна, в которую он окунется с головой и останется в упругой и напряженной среде надолго. Пока хватит дыхания.

Непонятное ощущение, острое, едва ли отличное от экстремального состояния. Поезд вез его в родной город, к которому он привык, а в душе и настроении совсем другое: его путь лежал в неизведанные края, красивые и опасные одновременно, где на каждом шагу его ожидают серьезные испытания.

«Если вы подолгу всматриваетесь в бездну, то бездна в свою очередь всматривается в вас». Батерский видел ее манящие из пропасти глаза и понимал: если у него и есть силы оторвать взгляд, все равно он не станет противиться ее влекущему призыву.

И он, боясь, что забудет слова и напрочь забывая о своих колебаниях, чуть ранее охвативших его, вместе с сигаретным дымом выплевывал в морозный воздух тамбура одну короткую фразу за другой:

«Он один».

«В центре спецназа его никто не знает».

«У НАС есть трое суток».

«У НАС, господи!» – словно прострелило его. И снова более или менее спокойно:

«Хватит времени подготовиться».

Авантюра? Нет, где уж ей тягаться с бездной, пропастью, куда Игорь Батерский угодил, будучи в чеченском плену. Беда сержанта милиции, с которым они вместе сидели в зиндане, заключалась в том, что его товарищ по несчастью оказался и слабее, и сильнее его одновременно. Батерский превзошел в артистичности даже боевиков. Глядя в объектив видеокамеры и выкрикнув традиционное «аллах акбар», он выстрелил пленному милиционеру в шею. Не в голову. Бедняга мучился несколько минут и, наверное, молил бога об одном: чтобы его поскорее добили.

Хамзат Тенишев слушал младшего товарища и пока еще ничего не понимал. А когда понял, в его чеченских мозгах не хватило, разумеется, нескольких пафосных слов: «Ты понимаешь, на какой риск идешь, чем жертвуешь, что может поджидать тебя впереди?» Скажи он их, и Батерский остался бы с раскрытым ртом до конца жизни.

А пока что он то ли для себя, то ли для товарища еле слышно сказал:

– Лови момент. Без везения преуспеть невозможно.

Кажется, так говорили древние римляне.

Сашка Литвинов, собирая свои вещи, качнулся в сторону, ища руками опору. Его пальцы скользнули по верхней полке, и он головой вперед повалился на спальное место своего попутчика.

Батерский рассмеялся:

– Подумай, как ты до части доберешься? Нет, прикинь другое: как тебя встретят? Ждут боевого пацана, а приедет пьянь! Тебе это надо? Поехали ко мне. Не трое – хотя бы сутки отдохнешь. Боишься возвращаться на поезде, так завтра я тебя на автобус посажу: до Борского доедешь, а дальше на попутке. Если начальство докопается, скажешь, что проехал станцию, добирался пешком.

Два других попутчика – муж с женой – к этому времени из поезда вышли, Батерский и Литвинов остались одни. Если б не этот факт, Сашка, откровенно стыдясь молодой пары, на уговоры Игоря не поддался бы.

А Батерский сказал, наверное, ключевую фразу, во всяком случае, одну из главных:

– Пойду забашляю проводнице, а то шум поднимет.

Он демонстративно вынул из портмоне полтинник и небрежно смял его в руке. Подмигнув Сашке, вышел из купе и закрыл за собой дверь.

«Ух!.. – выдохнул Литвинов, качнув тяжелой головой. – Как же это я так нажрался?»

Он мог сто раз сетовать на себя, но, как правильно заметил полковник Артемов, против него работал опытный вражеский агент.

Вот и встретились два поколения – и смех, и слезы.

Батерский, вновь появившись в купе, включил сотовый телефон:

– О, уже берет. Сейчас позвоню товарищу в Самару, он встретит нас на машине.

Литвинова стошнило, и он со смешанным чувством смотрел, как убирает за ним его попутчик; сделал слабую попытку помочь, но Игорь махнул рукой:

– Сиди, чего уж… – Налил полстакана вина – уже давно с капелькой героина, чего сержант, конечно же, не заметил. – Выпей. Не бойся, больше не стошнит. Потом горячего чаю принесу. Пей, пей.

Сашка выпил и действительно почувствовал облегчение. Исчезла горечь во рту, с души упал камень. И он, уронив голову на грудь, стремительно окунулся в сон. Жить сержанту оставалось всего несколько часов.

Он смутно помнил, как, поддерживаемый с двух сторон, шел по студеному тоннелю, как садился в какую-то машину, как пожимал руку какому-то незнакомому смуглолицему парню. Незнакомые улицы, по которым неслась машина, казались ему привычными, словно он сто раз проезжал их. С улицы Тухачевского машина повернула на Гагарина, с нее – на улицу Авроры. Дальше маршрут лежал по разухабистой Дыбенко до Советской Армии. А вот и конечная остановка, которой вполне подходило название «Гаражная». С одной стороны целый микрорайон металлических гаражей, с другой – массив частных домов. И все это в непосредственной близи от географического центра города.

– Давай, сука, выходи!

Сашка начал трезветь. Хотя в голове зашумело от незнакомого голоса услужливого Батерского. Он хотел что-то сказать, но Игорь, испугавшись, что сержант закричит, ударил его ребром ладони в шею.

В очередной раз Литвинов очнулся уже голым. Он лежал между гаражами, не чувствуя боли, и, казалось, ничего не слышал сквозь пронзительный фон, беспрерывно проходящий из одного уха в другое. То дала знать о себе разбитая голова, которой Сашка при падении ударился об угол гаража.

Его ни о чем не спрашивали – все, что было необходимо Батерскому, Сашка выложил еще в поезде: трезвым и мало что соображающим от вина и наркотика.

Вот и встретились два поколения. Два взгляда. Один угасающий, а другой – возбужденный. Батерский, вооруженный ножом, отточенным движением нанес Литвинову секущий удар в шею и быстро отпрянул от дернувшегося тела. Тугой комок крови, выкатившийся из разрезанного горла, сменила упругая багряная струя, ударившая по рукам Сашки: он схватился ладонями за страшную рану, но, казалось со стороны, не мог преодолеть страшного напора бьющей, как из развороченной трубы, крови.